Моё суженое, моё ряженое. Страница 9

Мое рабочее место было удобно, я сидела между Люсей Фокиной и Людой Ивановой. Иванова — молодая, красивая, стройная, всегда хорошо одетая. Она говорила: "Танцую только с офицерами и хожу на танцы только в Дом офицеров". Носила красивую шляпу с вуалью.

Отношения с Люсей Фокиной были необыкновенные, она старше была на 10 лет, но каждый день после работы меня провожала до дому, а потом уезжала к себе в семью, а ведь было совсем не по пути. Часто приглашала к себе домой, мы долго много говорили об игрушке, о жизни. Так продолжалось несколько лет! За такое отношение ко мне я очень благодарна ей!

И когда из нашего поколения меня первую приняли в члены Союза художников, треснуло все разом. Что-то творилось невыносимое, Люся Фокина уехала в Москву жить. Оторвавшись от промысла и живя вдалеке, невозможно делать настоящую дымку, и всё приобретённое как бы растворяется. Спустя 10 лет мы с ней встретились в Москве на выставке, и она сказала мне: «Как вы далеко ушли в игрушке!» Очень высоко оценила выставочные работы.

Считаю, что нам повезло, потому что жили и работали вместе с художниками.

В мастерскую каждый день заходил скульптор Михаил Михайлович Кошкин, председатель правления Союза художников, пристально вглядывался во всех нас, как бы изучая, и всегда был в курсе, как нам работалось и жилось. Когда он появлялся, было необыкновенное оживление, уже с порога начинался интересный, очень даже приличный анекдот. Он знакомил нас с писателями, краеведами, со скульпторами из Москвы, Питера. Хотел, чтобы мы понимали искусство, и часто говорил:"Не будьте базарными бабами, воспитывайте в себе художника". Разговор чаще всего касался значения дымковской игрушки и бережного отношения к ней. Царило добро, людское тепло. Видя, что нам тесно, он отдал половину своей мастерской мастерицам.

Друг за другом наблюдали. Находились нам и женихи, и замуж выходили. Смотришь, у одной грудь подымается, набухает.

- Все ли ладно? Чего ничего не говоришь?

- Нельзя!

Пока все не заметят:

- Ребенка, что ли ждешь?

Так становились мамами, потом и бабушками. А тут уж внучка сказала:

- Какая ты, бабка, старуха!

Жаль, что судьба Кошкина была в конце жизни тяжела. Огромный его архив (много материала было об игрушке, о мастерицах из Дымкова, наверняка, были и альбомы Деньшина) его жена, учительница, сдала в утиль. Михаил Михайлович Кошкин и Фаина Анатольевна Шпак многим помогали: одному - с квартирой, другому - хлопотали, чтоб повысили пенсию, Кошкин подымал авторитет мастериц, выходил с предложениями заключения договорных отношений с зональными выставками. Считаю, что наше поколение - это перекидной мостик от тех мастериц из Дымкова до теперешней молодежи.

Мы учились у них, вглядывались, выслушивали критические замечания, и всякое слово было авторитетно. Изучая традиции игрушки, я заметила, что в игрушках Зинаиды Федоровны Безденежных желтый цвет не совсем открытый, и в голубой, кроме белил, что-то еще подмешано. Я слепила очень похожую няню с пышным рукавом и поставила на совет. Меня ругали, не принимали, и я не знала, куда деваться с ней. Окишева Е А, строго предупредила:

- Ищи свое сочетание цветов, свою форму игрушки и композиционные решения, вырабатывай индивидуальность.

Старые мастерицы жили в Дымкове. Вылепленные и обожженные в русской печке на дровах и расписанные игрушки они складывали в корзины. Переплывали реку Вятку на лодках и по Раздерихинскому оврагу поднимались в гору, а потом шли в Дом художника на худсовет. Расставят на столы, и наступал праздник многоцветия. На барынях были такие шикарные широкополые шляпы, хорошие по лепке, а еще больше их прелесть была выявлена цветом. Они умудрялись сделать матовость цвета и в то же время довести до блеска ослепительного. Ажурность орнамента на индюках и на юбках барынь была присуща Зинаиде Федоровне. Свое творчество мастерица подавала с особым достоинством. Цену себе они знали. Игрушка возвеличивала их человеческое достоинство. За новые сюжеты они нас могли похвалить, если было за что, ну и критиковали с добрым юмором. Обидно переживать критику, но виду не показывали. В свои 64 года Зоя Васильевна Пенкина говорила: «Молода, исправлюсь». В ее игрушке всегда было особое состояние, многое нравилось, но идти хотелось своей дорогой, не подражая ей. Мне удалось даже поработать с этими авторитетами в художественном совете. Кроме мастериц из Дымкова, были художники. Жестко требовали качественную игрушку: никакой кривизны, устойчивость в каждой фигурке, выверенные круги в орнаменте, на юбках точки, черточки, зигзагообразные линии - все элементы орнамента, донесенные с языческих времен, должны звучать точно.

И стала появляться у одной - мягкая солнечная гамма, а у другой мастерицы - яркая, контрастная, сочная. Чтобы расписывать, прежде нужно хорошо вылепить. Притягивали к себе игрушки Никулиной Лидии Николаевны - мелкие живые, какие-то разухабистые, вольные, независимые, как будто лепила и думала: «Как хочу, так и поверну». Они как бы двигались. Посадит старика с тонкими ножками и с довольно солидной головой (вроде бы какая-то неуклюжесть), а смотреть на него хочется долго, рассуждая про себя. И чего такое притяжение к ее фигуркам? Вот чувствуешь притяжение, и все тут.

На вид мастерицы те были такие же бабки-старухи, как в нашей деревне. Но нет, цену себе знали. Высокомерие складывалось оттого, что общались с художниками, и те их высоко ценили и оберегали их творчество.

Интересна по-своему была Ольга Ивановна Коновалова, дочь Анны Афанасьевны Мезриной. Невысокого росточка, худенькая, всегда в шляпе, с муфточкой, с белой собачкой (пуделем), которая ела с ней вместе за столом, всегда от неё пахло духами, которые стояли на комоде в ее доме. Она была очень гостеприимна. Когда я познакомилась с ней, мне захотелось лепить барынь городского типа: с зонтиком, с муфтой, с собачкой. Однажды, забрав дочку из детского садика, мы пошли её навестить, купив ей отборные красные яблоки. Она взяла, поблагодарила, и, держась за стенку, подошла к сундуку, достала из него два морщинистых яблока и дала нам. Яблоки были чем-то похожи на ее морщинистое лицо, но есть их было уже невозможно. В последний раз видели с дочкой Ларисой, она лежала в белоснежной постели, а на второй день ее уже не стало.

С годами постепенно укладывалось в сознании, что такое традиции, требования художников - грамотно понимать, сохранять и развивать традиции вятской глиняной игрушки.

Проводились студийные занятия по цветоведению, по рисунку; мы писали живописные натюрморты. Робкими шагами, но продвигались, учились отличать игрушки разных мастериц. Появлялись любимые сюжеты, за что хвалили и критиковали. Однажды налепила я много-много медведей, от чего получила огромное удовольствие. А мне сказали: «Зачем открыла им рот - не традиционно». А это были медведи-музыканты, медведи-работяги, ну, а одна медведица складывала в рот все до последней ягоды. Были они в сарафанчиках, в шляпах, под зонтиками, с вязанкой дров. Да, я открыла рот, но то же делала Коновалова со своими козлами. Екатерина Иосифовна Косс-Деньшина говорила: «Закрой им рот. Другие делают, ну и пусть, а ты закрой рот». Но я верила только себе и всегда чуть приоткрывала рот, чувствуя, что так забавнее, и большого греха в этом не видела. Любовь к ним была не случайной. Однажды сказали: «Медведей в магазине не берут: некрасивые - одно коричневое пятно». Ну как не берут? Хотелось, очень хотелось сделать интересных мишек.

Еще, помню, с удовольствием делала стариков на ножках, а мне приписывали скульптурность. Много пришлось выслушать в свой адрес нелестного, а я ведь всего-навсего терпеливо прорабатывала форму любимых фигурок, чтоб голова не сливалась с туловищем, а четко все прочитывалось. Да и на ноги одеть не все же сапоги, нравились лапоточки. Может, я их люблю потому, что мои предки носили лапти и шляпы. Вылепишь барыню - как будто себя снарядишь: платье с оборками, в фартуке, коромысло через плечо. Быстро поставишь и воображаешь, как будто сама зачерпнуть водицы пришла.

Стряпуха у печи - как мама, она любила стряпать. Вот так рождались игрушки. Всё естественно, со своими героями живу рядом. Завалился мужик на печке, вятские торгаши, невесты и золушки, франты и франтихи и много- много еще чего. Иду по дороге традиционной игрушки, а душа поет и радуется всякой новой находке. Леплю все то, что мне близко и дорого, что согревает душу, раскрываю во всей красе своих героев и говорю про себя: «Господи! Как это здорово!»

Не один год я соображала, как бы поинтереснее раскрыть в игрушке деревенскую свадьбу. И вот развернула на целый рабочий стол вновь созданные глиняные фигурки: жениха с невестой на тройке лошадей и гармонистов, и подруг невесты, тоже на русской тройке, кадрили и свадебное застолье, где много гостей, стряпух около русской печки, мужиков с самоварами на фоне цветущих бело-розовых деревьев. Всего получилось 50 фигур. Хотелось, чтоб они все влились в единое русло и дополняли друг друга.

В 1969 году многофигурная композиция была готова. Я поставила ее на зональный выставком "Советский север" и спросила Косс-Деньшину:

- Скажите, что не так?

Она сделала пластичное движение рукой и ответила:

- Ничего не могу сказать, отличные работы!

Киностудия "Леннаучфильм" взяла за основу этот сюжет и сделала фильм "Небылицы в лицах".

До того времени никого из мастериц не привлекало взять и работать над такой композицией. И вдруг появилось сразу 12 желающих. Как быть? Руководители распорядились так: ты лепишь невесту, а ее подругу-разлучницу сделает другая мастерица. Потом слепляете вместе, потом распишите каждая свою. Вот так нам диктовали. Трудно было сломать эту тупость. Прошли годы, а я, вспоминая все, вздрагиваю от этого дурмана.

В нашем промысле всегда от начала до конца делает игрушку сама мастерица и отвечает за качество, мы ведь приклеиваем этикетки со своей фамилией.

Фалалеева Лидия Сергеевна — мастерица дымковской игрушки, Заслуженный художник РСФСР

Моё суженое, моё ряженое. Страница 9