Моё суженое, моё ряженое. Страница 2

Думаю о родителях. Сколько горя выпало на их долю! В 1936 году у моего отца убили брата Петю прямо на поле. Трактористом был. На финскую войну уходили отец с братом Василием. Только пришли, а через полгода война с Германией. Вскоре похоронка пришла на Василия. Погибли и два маминых брата. Мои отец Сергей и два моих брата вернулись, все раненые, мало прожили - один за другим умерли в расцвете лет. Отец рассказывал: защищал Ржев, Харьков, Орел, воевал на второй Белорусском фронте. После ранения и контузии - госпиталь в Минске. Братья защищали Архангельск, Мурманск, потом - Москву. Война разорила, осиротила, уничтожила целые семьи. А сейчас какие-то долги Германии платить! Моя бы воля - ни за что никаких долгов Германии не признала бы! От военной разрухи Россию до сих пор, как на волнах, качает. Так много умных людей управляет страной, сделайте что-нибудь, чтобы мы тверже стояли на ногах! Сколько можно жить в напряжении, бояться: что будет завтра? Вроде, по правде голосуешь за стабильность, и опять что-то не получается...

Я никогда не видела ни дедушки, ни бабушки, ни со стороны отца, ни со стороны мамы и много лет страдала - почему-то хотелось знать имя прадеда, не знаю - почему. Сил нет - хочу! Вдруг родственники передали фотографию деда Ивана Григорьевича Платунова - в плохой сохранности. Долго вглядывалась в глаза и почувствовала что-то родное-родное! Понравилась прическа, волосы на прямой ряд спереди. И какие ручищи огромные и длинные пальцы, нагруженные, положены на колени. Посмотрю, положу, и опять хочется взять в руки. Говорят, если чего-то очень хочется, то со временем сбудется. Мне повезло. Я узнала своих предков - семьи Платуновых, проживавших в деревне Дудинской Куменской волости Вятского уезда в течение 260 лет. Помог мне в этом племянник Сергей Александрович Платунов.

Итак, в 1741 году родился Емельян Стефанович Платунов, прожил 85 лет, умер (натурально). У него было четыре сына: Яким, Евдоким, Агафон, Филипп. У них дети: Аггей, Спиридон, Амвросий, Феодосия, Яков, и дальше: Гавриил, Аграфена, Захар, Денис, Сидор, Ефим, Доменика, Платон, Акулина, Афонасий, Устинья, Пелагея, Параскева, Ксения. А мы нынче мечемся: как бы назвать новорожденного? Вот какие были потрясающие имена - бери любое! А нынче как получается? В родстве пять мужиков - и все Сергеи. Если бы мы знали свою родословную, сколько бы разных имен вошли, в нашу жизнь. А это очень важно - какое имя носит человек. А то мужики одного имени как будто подсиживают друг друга. Говорят: надо Сергея, спрашиваю: какого надо?

Мне интересна судьба Ивана Спиридоновича. Родился он в 1832 году, в 1850 женился, а через год отдан был в рекруты (значит, драться умел), через 8 дет погиб на воинской службе. Жена Доминика 8 лет ждала, узнав, что больше его не увидит, вступила повторно в брак за крестьянина-вдовца деревни Дудинской Михаила Карповича Прозорова (ему было 39 лет). Это и был тот самый отец Евдокии Михайловны Прозоровой, то есть дед Федора Шаляпина по матери.

Радуюсь тому, что знаю, когда родился мой дед (по маминой линии) Алексей Васильевич Филимонов - в 1857 году, служил в армии, в 1885 году он был уже отставным унтер-офицером, младшим фельдшером. Много раз я слышала от матери, как она тепло и мило вспоминала о нем.

Однажды произошел приятный случай. Ко мне на работу зашел музыкант, разговорились, оказалось, что он из тех же мест, из деревни Бошляки. Там жил и мой дед, построил крепкий дом, запрудил пруд.

- Поехали?

- Конечно, поехали!

С удовольствием согласились и дочка, и сестра Валентина. Автобусом доехали до Кумён и там 5 километров пешком. Сенокосная пора, зреет ржаное поле, у леса ягоды, и во ржи много-много васильков, от голубизны глаза скрадывает, а потом от ромашек расширить хочется. Нам всем было так хорошо - смеялись, шутили, пели, а отчего бы и не петь! У Валерия Даровских музыкальный инструмент всегда в кармане, в сумке. От души играл, шагалось легко, так незаметно и протопали это расстояние. Вот и деревня, пруд, который запрудил дед, на берегу полукаменный дом, большой просторный, он и сейчас хорош, благо, окна не заколочены, в избе свободно гуляли солнечные лучи. Строили надежно, аккуратно, сложены кирпичи крепко и красиво, какая-то выверенность, ни одного разрушенного кирпича, а дом стоит, может, 200 лет или около того. Нам повезло - по деревне гнала корову женщина пожилая. Конечно, разговорились. Чуть позади двух коз с козлятками встречали две худенькие старушки небольшого росточка - две сестры. Корова да две козы - вот и весь скот в деревне. Познакомились. Музыкант сразу поиграли свирели, и всем стало хорошо. Они спросили, кто мы, и откуда родом.

- Пришли поклониться земле, посмотреть на дом моего деда, в котором родилась и жила моя мама Анна Алексеевна Филимонова. Расскажите что-нибудь!

Охотно согласились.

- Алексей-то Васильевич был фельдшер, ходил по деревням, прививки делал, чтоб не было корявых людей. В село Кумены часто ездил в аптеку. Однажды - давно это было, я еще молодехонька была - попросила Алексея Васильевича привезти каких-нибудь порошков, у меня больно брюхо разболелось. Привез пять порошков, выпила, так до сих пор брюхо не баливало, а ведь мне с лишком 80 годков.

Боже мой, что творилось в душе от всего услышанного! Брюхо-то смолоду, болело... О, боже! Милые люди! А мне хотелось о маме что-нибудь услышать.

- Анюта была постарше меня. Понравился мне парень, а как закадрить? Наряду-то нет. Попросила у нее. Она дала пару бирюзового цвету. И на вечерку. Сколь смела сразу стала! Пляшу, песни пою, около него стараюсь крутиться, все норовлю ему заливать. Как-то ладно все получилось. Юбка с кофтой к лицу больно были, бастешенько! Сама себе очень понравилась, отколь и смелость взялась! Ну, а потом само собой все получилось, вышла я за него замуж.

Вот я вам, девки, расскажу! Помню я ведь ее свадьбу, на ней был одет палевый шелковик - загляденье просто! Личико обрезненькое, щечки разгорелись - тогда ведь не красились, все свое было. Богатая свадьба была! Мы, ее подружки, боялись, кабы не сглазили невесту. Глядельщики пристально смотрели, да и тысяцкой оберегал. Больно словоохотлив дружка был - зря палец в рот не ложи. Отец их благословил иконой, когда поехали в церковь к венцу, зима была, на шубу на колени встали. Дружка лошадей обсмотрел, чтоб в дороге не распряглись, а то счастья не будет. Лошадей больно баско снарядили, под дугами колокольцы, дуги расписаны да еще увешаны вышитыми полотенцами. Сбруя начищена, на шлее кнопки натерты, кисти распущены. Целый свадебный поезд! Только не помню, три или четыре повозки было. Ой, как, забрякали колокольцы, когда лошади рванули с места, упитанные - стояли, прямо пританцовывали! Все было бастешенько, с шутками да прибаутками, округа весельем наполнена была. Только вот под венцом жених, говорили, стоял бледный; а ведь примета так гласила - значит, раньше умрет. И вот на тебе, Анюта и вправду овдовела. Она-то румяная, лицо всегда было чистое - без меду за стол не садились, а мед - это мед, чего там говорить!

Вот вспоминаю - как сейчас перед глазами: невесту укутали в тулуп, а - остальные гости все в шубах - а как? - ведь зима была, 1 февраля. Вернулись домой. Столы были уставлены: и чего только не было! Стряпня всякая: пироги сладкие, верховые, кулебяки, шаньги, студень с квасом и хреном, мясо кусками ароматнущее, наваристые щи, гороховый кисель, каши сверху улиты топленым маслом. А пиво, было какое - домашнее густое! И вино было. Угощали напористо, и не только гостей, но и глядельщиков тоже угощали стряпней. Они одобряли свадьбу. Бывало, их и за столы садили, только за вторые, значит, после родни и приглашенных гостей.

Жених с невестой сидели на выделанной овчине, чтоб богато жили, Анюта много чего дарила: скатерти, вышитые полотенца, рубахи жениху, деверьям. Приданое было уложено в кованый сундук, невеста показала, что положено, какой наряд, что наготовила за, свой девичий век. Одаривали и родственники: кто деньгами, кто хлебом, крупой, кадушку меду прикатили, ведь так раздухарились друг перед другом - и телушку подарили, овечку, а кто-то и амбар предложил - вези, не жалко! Все с шуткой, настроение создавали. Может, из-за того, что со стороны невесты родня была богатая, а жених бедный. Насчет амбара долго кудахтали, и кто-то сказал: «Ничего, перевезут и поставят, куда надо, зерно-то ведь надо хранить!»

Из Дудинцев гости говорили: «Слава Богу, плясунью да певунью Сергей привезет!» Таких всегда уважают, кто поет, да и плясать ладно умеет. Чего там букой быть?

Пришел - молчит,

Ушел—молчит.

Это кто это, ребята -

Только шуба шабарчит?

Свадьбу оптировали, а потом часто по праздникам в гости приезжали. Братья у Анюты - Ванюра, Сашуня - веселые больно были. Напоются бывало, напляшутся, поедут - прощаются. Жалко только - убили их на фронте. Проклятый фриц осиротил сколь народу!

Ну, а дальше сами знаете - ребенки пошли. Беременная, потом малыш; перестанет кормить грудью, смотришь: и опять на сносях. О, Боже! Долюшка женская, вряд ли труднее сыскать! Чего еще рассказывать? Дальше вы и сами подросли, жизнь-то перед глазами встала. А теперь, раз уж вы пришли на родину своей маменьки, поклонились родной земле, теперь подарю я вот тебе (и на меня показывает) икону Серафима Саровского, святого чудотворца. Пока живешь, береги, держи около себя. Может, доля полегче будет, чем у маменьки твоей.

Низко поклонились и пошли домой, петь и шутить не хотелось. Долго шли молча.

Отец был хозяином. Вел себя с достоинством, никого не одергивал, как будто и не воспитывал, то есть не наказывал, а с уважением и интересом следил, как мы себя вели в жизни, а особенно за столом - одно удовольствие посидеть за самоваром! Такой пузатый, начищенный, очень хорошо себя видишь в нем, вроде бы и рожицу не корчишь, а отражение - хуже не придумаешь! Мордуленция вытянута, глаза перекошены, нос — с отцовский кулак. А как хотелось подурачиться: то щеки надуть, то глаза пошире открыть, то приблизиться, то отдалиться. Смотришь, ты в медном самоваре все время разный: лицо то вытянуто, то поперек пошло, и волос целая кочка на голове. Разглядываешь отражения - всех видно: и родителей, и сестру, и братьев, все искажены. До чего смешны казались, и не высказать! Пока разглядываешь, чай остыл, ну и пусть, зато не жжется, пьешь, наслаждаешься. Вроде бы поели из-за стола не выходят. У родителей всегда было, о чем поговорить: какие на завтра дела, и детям всегда был наказ, что сделать. Больно путевое еще не можешь делать, но по два полена к печке с улицы можно принести любому ребенку, а если пять раз сбегать - уже маме не надо лишний раз об этом заботиться. А она похвалит. «Вот видишь, - скажет, - кошку сколь ни корми, а она дров не принесет». Радешенька, что похвалила и заметила, значит,не зря хлеб ем. Печь протопили - снова угли. А вечером в самовар,и все в избе оживает, и снова увидишь себя в самоваре, и от души порадуешься и похохочешь. Подумаешь: а завтра на другое место сяду, по-новому увяжу себя, сяду поближе к тяте, ему покажу, и оба посмеемся. Чашка за чашкой, а если горячий - из блюдца, выпивали - весь самовар. Диву даешься, ведь под конец и вправду наклонять надо, вода не бежит больше.

Особенно после бани сладкое чаепитие. По субботам с каким удовольствием мужики пили - пот градом, полотенце холщовое на коленях или на шее. И кошка прыгнет, усядется рядом. Погладишь, приголубишь, а она тоже узрила себя в самоваре, норовит лапкой потрогать свое отражение. И ты видишь себя в самоваре: то лицо вытянуто, то уже широкое, нос лепешкой, то глаза туда-сюда. Да что там говорить: вся семья в медном самоваре отражалась от мала до велика. Сидим все вместе - один идет в полноту, другой узёхонький. Посмеемся: то сам над собой, то все вместе. Как интересно житъ! Кажется, от всего получаешь удовольствие: поработать, помыться в бане, насладиться, сидя вместе с родными, когда все в сборе. Тогда все ждала, когда вырасту - какая, интересно, буду? Поскорей бы вырасти и стать взрослой. А пока мама скажет «Посидим рядком да поговорим ладком». Поедим то пшеничную на молоке, то лапшу, то картошку, то окрошку с квасом, иногда по осени куриный суп, а мясо белое в первую очередь для меня отщипнут - я ведь самая младшенькая. А потом мама скажет «Поели, побалагурили, пощелычили и хватит». А нам из-за стола уходить неохота - хорошо с родителями. Спать пора. На полати залезешь, и мигом в сон.

Подросла. У самой забота - в школу. А до Кумен добежать надо, да неизвестно, какая погода наутро. И снова - новый день, у всех свои заботы, своя работа, свои радости.

В войну бани не топили, зимой дров надо много тратить - топить, не протопить. А печь топили каждый день. С утра хорошо протопят, за день выстаивается, а вечером под печкой околотиво соломы или сноп мама расстелет, но разложит, чтоб соломинка к соломинке, поставит ушат деревянный с водой или тазик и начнет шворкать мочалкой из лыка. Только нельзя прикасаться к потолку ни к стенкам печи — так обожжет, надолго запомнишь. Сидит мама рядом и истово моет: «Потерпи немножечко, потерпи». Что делать - терпишь все. Вылезем из печи, сажи подцепим. Меня в корыто поставит и обзданет водичкой, и быстро на печь, и чувствуешь: как бы заново родился, все тело теплом дышит и держится печной аромат в носу, в волосах и в ушах; пыхтишь, наслаждаешься, глядя на потолок.

И стряпня хорошая бывает только в хорошо протопленной печи. А ее надо не только протопить, но и выдержать. А то вот протопи и сходу сунь противень с шаньгами в печь - прихватит сверху снизу, а внутри не пропекутся. Вроде, румяно, да не съедобно. На все нужно терпение и сноровка, чутье особое внутренне, бережливое отношение, нужно как бы жить вместе с тестом, наблюдать за ним, только тогда будет пышный и румяный хлеб.

О печи отдельно хочется сказать. Чтоб испечь хлеб, надо замесить тесто.Потом квашонку мама всегда ставила на ночь на печь или около печки, чтобы лучше подходила. За ночь раза два встанет проверить, как тесто подымается, чтоб не было закольного хлеба. Муку тщательно просеивала, тесто делала не на дрожжах, а на подбое, опарой еще вроде бы называли. Без печки и солода не сделать. Прежде надо прорастить рожь. Зерна ржи промыть, они набухнут, дадут ростки, положить в корчаги. Под вечер поставить в протопленную утром печь. И так дня три. А потаскай-ка ухватом ведерную глиняную корчагу с рожью, которая так наводопела и дала такой аромат, что по всей деревне пахнет. Запах приятный, какой-то притягивающий - как бы зовет: зайди, отведай. Потом на печку надо - высушить проросшие запаренные зерна я только после этого смолоть на жерновах. Получается крупно промолотая коричневая мука с особым сладким вкусом. Попробуют и определят, хороший ли квас получится. В теплую воду кладут сваренный солод и подбой, хмель, чтоб крепкий был. Снова около печи бочку заткнут деревянной крышкой и умажут тестом, чтобы воздух не проходил. Ухо подставишь - живое, что-то пыхтит, шумит, клокочет. Потом как бы стихает немного, значит - учередился. Откроешь краник - в нос отдает. Налей жбанчик, а можешь в ковш, только не забудь толокна, желтого на вид, мягкого - напиток, лучше не придумаешь, пить будешь - за уши не оттянешь.

Фалалеева Лидия Сергеевна — мастерица дымковской игрушки, Заслуженный художник РСФСР

Моё суженое, моё ряженое. Страница 2