Моё суженое, моё ряженое. Страница 4

Наготовят на зиму стога сена и устроят себе отдых: всей деревней собирались на усадьбу Прозоровых под липу. Детям хотелось подражать взрослым парням, которые задавали тон. Своим веселым характером отличался Василий Прозоров (1924 г. рожд.), среднего роста, плотного телосложения, толстоносый, вроде бы не очень красивый, но за девчонками умело ухаживал. Они с моим братом Сашей уходили на фронт. Любимой частушкой была для этой молодежи:

Дудинскую деревню

не рубите топором.

Дайте мы ещё походим

по деревне табуном.

Напляшутся, нагуляются — какое удовольствие! Как легко на душе! Через частушку все выскажут: кто кого любил, кто кому изменил, может, и свадьба осенью.

И снова за работу: рожь жать, за конной жаткой снопы вязать. Зерно тяжелое — нелегко. Трудно, чего там говорить. Потом на овинах сушили и колотили снопы, от сухих снопов легко летели зерна; веяли — веялки крутили вручную. Наработаешься, идешь — тебя качает («улица, улица, ты, брат, пьяна... левая, правая, где сторона...»).

Как бы ни трудно, но в октябре уберут все, и 7 ноября собирались. У кого изба большая, у того и собирались, накрывали столы, стряпали мясные кулебяки. Маму всегда просили об этом, у нее хорошая всегда стряпня была.

И жизнь продолжалась. В своем особенном ритме... В деревне Дудинцы жили братья Прозоровы, Михаил Андреевич и Григорий Андреевич. У Михаила жену звали Прасковья Кирилловна, или Мишиха, а у Григория - Александра Осиповна, или просто Гришиха, а еще Прозориха. Для меня еще в детстве были интересны эти люди, поэтому захотелось о них поведать.

Мишиха, невысокого росточка, плотная, даже полная, как кубышка, носила юбку, собранную по талии, и поверх нее свободную кофту из набивной ткани и фартук. Бабушка Прозориха была заядлая грибница, первая в деревне ранешенько уходила в лес; люди идут на работу в поле, а она с полной корзиной белых грибов уж им навстречу. У нее были свои места, где росли грибы, особенно быстро они появлялись после теплых дождиков. Варила ароматную губовницу, сушила грибы на зиму в хорошо протопленной печи: укладывала их на солому на ночь - к утру они были почти готовы.

У нее были внучки, мои ровесницы, и мне часто приходилось бывать в их доме. Мы играли в куклы из тряпок, ели шаньги, пироги с грибами, с горохом, с зеленым луком, а, главное, много и долго качались на качелях. Две внучки жили с ней: у них мать умерла, отца убили на фронте.

В 1948 году ее сын Василий (с 1924г.) года пришел из армии домой. Коренастый, боевой, смелый, не красавец, а девки его любили. С ходу положил глаз на учительницу, да вот только женился на ней мой браг Саша. Они с Василием были друзья. Вместе уходили на фронт, вместе пришли. Вернувшись домой, они много пели песни военных лет, от этих песен душу раздирало и наступала тоска. Спустя три-четыре года Василий Михайлович уехал из деревни, уехала и бабушка Прозориха; больше я их не видела.

Тетя Гришиха (Александра Осиповна) долго жила в колхозной избе, детей у нее было много, но старшие сыновья и дочь были убиты на войне. В конюховской она жила с младшей дочерью Клавдией, ухаживала за лошадьми; тут же проходили колхозные собрания, решали, кому быть председателем колхоза, о займах, о заготовке леса в Мурашинском районе. Приезжали тогда агенты, вербовали людей в разные районы страны, и всех девушек от 16 лет и старше разогнали из деревни.

Всю жизнь Осиповна работала конюхом, очень любила лошадей и берегла их, как могла. Тогда было строго: если погибала лошадь, могли посадить в тюрьму. Она любила коней, знала характеры животных, вовремя кормила сеном, давала овса. Бывало, напоит и обязательно хорошо прочешет щеткой, и лошадка блестит на солнышке. И не дай бог, если кто-то неправильно, неаккуратно наденет седло, собьет кожу до раны! Тому задаст, могла и отвожжать. Ведь это как у людей: обулся, не расправил портянки - ноги моментально сотрешь при ходьбе, а растяпой быть негоже.

Я любила наблюдать за взрослыми. Осиповна, забравшись на сеновал, где много-много душистого сена, брала пласт слежавшейся сухой травы вилами, встряхивала пушистые пласты, клала в ясли, оно как бы на дыбы вставало. Цепляя мягкими губами, конь тащил из ясель сено и тщательно сноровисто разжевывал, и стоял такой хруст, что далеко было слышно. Фыркал, раздувал ноздри, наверное, от удовольствия, за полчаса охапки сена уже не было. Осиповна знала норму - уминали, сколь положено, и не попрошайничали, затем определенную мерку овса сыпала в короткий мешок.

Сытую лошадь поила. Вытягивала бадью за бадьей из колодца вручную, бадья тяжелая даже пустая, а тут еще в ней больше ведра воды. В колодцах вода у нас в деревне глубоко - на 20 метров. Одну вытянешь - и снова раскрутить цепь, зацепить воду на глубине, вытянуть. Глянешь туда, в колодец, темнота, ничего не видно

Бывало, бадья отрывалась, так чтобы достать - мужика опускали, вот жуть так жуть, от страха коленки трясло. Казалось, он никогда не вылезет из этой холодной темноты. С шуткой опускали на веревке, с шуткой доставали; весь, бывало, дрожит, а сам говорит: "Хорошо!"

Зимой колодец весь обледенеет, топором дед сбивала, воду подогревала и поила лошадей. Пили, пыхтя, раздувая ноздри, поднимая верхнюю губу, и видно было, как два ряда красивых белых широких зубов цедили кристально-чистую воду, и с каждым глотком уровень в ведре заметно убывал. Если не хватало - заржет, встряхивая головой, и два крупных красивых глаза требовательно смотрели на хозяйку.

Тетя Гришиха повадки лошадок знала, и они ее понимали. Бывают разухабистые, требовательные, капризные, ногами бьют - таких трудно запрягать, а упряжь снарядишь, как с цепи сорвутся, несут и несут, тут только сильно натягивай стремена! Такой конь только для сноровистого мужика. Правда, Семенович на вид неказистый мужик был, да еще рука крючком - перебиты нервы, ранен был на войне, и все-таки он хорошо мог ладить с любой лошадкой. Милому хорошему конюху было уже немало лет, и решили, что ей в ночь быть не одной, а каждая семья дежурить должна.

В 1948 году мой брат Виктор был женат, было ему 20 лет, и очередь дошла дежурить на дворе. Ночью, когда обходили конный двор, увидели, что одна жеребая кобыла завалилась между колодой и порогом, и ноги вверх. В таких случаях нм помогают встать только тем, что тянут за хвост. В свои 20 Виктору казалось, что он сильный, что он поднимет кобылку. Ему удалось приподнять ее, только она хлобысь обратно, и своим хребтом ему сломала ногу. Увезли его в город, а тут повестка в армию. Много раз вызывали в военкомат.

Изработанных лошадей выбраковывали и колхозникам на трудодни давали конину. Конину положат в чугун, потом распаренные куски - на обеденный стол, между прочим, вкусно и сытно, только Орлика жалко было.

Моя мама была скотницей, вместе с ней топталась и я, тащилась за ней, зимой, помню, легко было простудиться. Пальто, купленное на барахолке, из грубого сукна было уж не очень теплое. Нос почему-то хотелось вытереть рукавом, чем больше трешь, тем больше болит, а после рукав, как зеркало, блестит.

Многие деревенские экономили зимой дрова, баню не топили, а мылись прямо в русской печи, подстилали солому, ставили тазик с водой, шваркались мочалкой. Вылезешь - обзданут водой, и доволен!

В военные годы в морозные ночи выли волки, говорили, что они были с гривами, якобы прибежали из Белоруссии - военных пожаров испугались.

Когда у тети Гришихи был свой дом и был муж Григорий, они жили рядом с моим дядей Петей. Платунов Петр Иванович был трактористом, механиком, бригадиром тракторной бригады. В 1936 г. пахал зябь, и его убили прямо в поле, около деревни Козлы на границе с Вожгальской волостью. Жена его была из тех мест, из деревни Пиковщина. Я уже когда подросла, попросила свою крёстную Петиху: расскажи, как это случилось. И она и рассказала.

Собирался он на работу, а она просила взять ее с собой. Еще чего не хватало - бабу в поле! Засмеют! Собрала бутылку молока, хлеба, пару яиц, все завязала платок, дала кисет с табаком, спички, сказала: "С Богом!" - и перекрестила его. А душа рвалась, все было не по себе. В 2 часа дня сказали: убит тракторист. Поняла - это его, Петра Ивановича, убили.

Он пахал зябь, трактор был тогда в диковину. За ним наблюдали пастухи, гоняя стадо вокруг да около. Подошли четверо мужиков и пацан, свечой от трактора пробили висок в 12 местах. Остались две дочки - 2 года и 4 года. Вскоре крестная, забрав детей, уехала в город навсегда. Часто брала фотографию дяди Пети, целовала ее и о чем-то шептала. Настольной книгой у нее была Библия. Когда люди уезжали из деревни, тоскливо становилось на душе.

Навряд ли в наше время наберутся смелости молодые родители, дадут дочке имя Афимия. А вот в Дудинцах жила Афима с дочкой Ниночкой, которую жалела, любила и одевала как никто другой - сразу несколько платьев, как капуста. Она этим гордилась. И, правда, было тепло, и она никогда не простывала, ее даже ветряная оспа прошла стороной, ни коклюшем, ни ангиной, ни скарлатиной - ничем не болела.

Афима колхоз не признавала и в колхозе не работала. Летом все по лесам да по полям ходила, а к вечеру возвращалась с корзиной да связками разными за плечами. Заготовляла на зиму лечебные травы, малину, грибы - ей одной было знать, чем она жила.

Зимой Афима ходила по деревням, ее всегда ждали, она помогала - лечила, гадала. Говорила, как в руку положила - точно все угадывала! Кто письмо с фронта ждет - письмо приходило, кто о женихе мечтал - сбывалось.

У нас она в зимние морозы (а в военные годы были особенно сильнейшие трескучие морозы) просиживала часами и даже ночевала с Ниной у нас.

Помню, от брата Саши долго-долго не было никаких вестей, мы с мамой переживали, так исстрадались, что не было больше сил.

"Афима! - попросила мама, - нет никаких силушек ждать, погадай".

Помню, мы сидели на печи, с печки оно как-то виднее, да и теплее там, и о чем говорят взрослые - доходчивее. Она разложила колоду карт и говорит: "Анюта, солдат у тебя на пороге". После гадания Афима сидела еще, может, часа два - тикали часики, куковала кукушка. Не успела она уйти, как пришел Саша. Такие моменты в жизни не забываются.

Часто ее спрашивали: "Афима, скажи, красивые ли мы". У нее был один ответ:

"Из плохих вышли, до хороших не дошли. Женихи всем найдутся. По Сеньке и шапка. Красивый парень и найдет себе такую, так чтоб не стыдно выйти в народ. Полоротому полоротая и достанется". Платили за гадание куском хлеба или кружкой молока.

Весной колоски в поле собирали - они были сладкие, но опасно их было есть: за зиму под колосками пшеницы накапливалась ядовитая плесень, люди иногда травились насмерть. Но мать и дочь выжили. Дочка Нина Савватеевна всю жизнь учила детей в Куменской школе. Афима жила долго и, по словам дочки, она была большая умница.

До сих пор стоят красный кирпичный дом, в котором жил Платунов Иван Платонович, портной. Все шубы и тулупы по округе носили его руками шитые, и моему тяте Сергею Ивановичу он шил шубу и тулуп. Всегда ставил деревенское пиво, и наверху в мансарде сидели мужики, пили и пели, грешили, любили чужих баб.

Если верить людям, то, говорят, приезжал в нашу деревню Федор Шаляпнн к родственникам Прозоровым, Грише и Мише привозил подарки, а песни пел у Платоновича. От его голоса тухла семилинейная керосиновая лампа. У Ивана Платоновича у самого был хороший голос, и дочери его хорошо пели.

Мой отец и Иван Платоновнч тесно дружили с Платоновым Семеном Григорьевичем. Семен был грамотнее других деревенских мужиков, прочитывал кучи газет и журналов, со своими проблемами деревенские приходили к нему на совет. Дочь Ивана Платоновича, Настасья, поведала мне, что Семен Григорьевич служил в царской армии в Николаевском полку 20 лет, только уже на пятом десятке мог жениться. Только согрешил - в жены привез себе чью-то невесту. Там и свадьба была, а вот на тебе - увез и все!

Раскулачивание не обошло стороной и наши деревни. Сколько было горя и слез! Так вот активистом раскулачивания был как раз Семен Григорьевич Платунов. В деревне Бошляки зашли в дом Филимонова Алексея Васильевича, а там были три дочери на выданье. Понравилась Семену Платунову средняя Анюта - выше всех ростом на лицо красивая. Семен Григорьевич поставил такие условия: если Анюту выдашь замуж за моего племянника Сергея в деревню Дудинцы, вас раскулачивать не будем.

Как раскулачивать?! Нажито это богатство все своими руками. С 12 лет ранешенько - в поле, на ходу прочурмакаются, спали в лаптях, чтобы время не тратить на перемотки онучей. Зимой рукодельничали. Много работали, вот почему в семье было все: много ульев пчел, скота, и под окном Филимонов сам запрудил пруд и развел рыб. Был полон достаток в доме, полные амбары хлеба. И это все заберут?

Что делать? Вот и отдали Анюту за Сергея, а любила она другого. Так мои родители и поженились Красивую, богатую невесту, певунью, выдали за очень бедного жениха, у которого уже не было родителей, и к тому же были еще два младших брата и сестра.

Однажды моя мама убежала из Дудинцев к отцу своему обратно. Дав дочери переночевать в родительском доме, он запряг лошадь, наложил полные сани муки, зерна, меду, крупы, укутав в тулуп, посадил дочь в сани и уговорил ее вернуться в семью, где был уже ребенок. Вернувшись, она увидела - плачет ребенок, плачет и муж. Она раз и навсегда себе сказала: ни за что и никогда не бросит их. Так и жила эта семья. Отец очень любил маму, а она очень высоко ценила доброту, порядочность работящего человека. Много чего было между ними, но главное - было много детей.

Многодетных семей в те годы было немало. Если бы уцелели они в деревнях, то точно бы с культурой и трудолюбием не было бы проблем, и за безработицу платить никому не надо бы было.

Чуть дождь - и в нашей деревне разжижается под ногами глинистая почва. И по скользкой дороге люди поплыли из деревни семьями, а молодёжь в одиночку металась: куда, где себя пристроить? Заезжие агенты вербовали в разные районы страны.

Первый завербовался председатель колхоза Платунов Николай Афанасьевич, увез свою семью на Сахалин, и больше никто его не видел.

Павел Савватеевич Марков был в плену, вернулся, но жизни-то то никакой не было - предатель ты, и все! Жить ему было явно тяжело. Уехал он, и никто не знает - куда, но все знали, что навсегда Александр Савватеевич был кузнецом - лучше трудно было сыскать. Подковы умело ковал, а это в деревне товар ходовой. Он тоже в город семью увез. Помню, как вскоре 15-летний сын Алеша приехал в гости. Попросил у продавца стакан водки и выпил - дыхание сперло, ни охнуть - ни вздохнуть. А хотелось показать: вот мол, я уже взрослый.

Так и мужики пили - сорвут пробку с бутылки и - готово дело - по стаканам. Пьют крупными глотками, потом долго жмурятся, охают, вздыхают, от напряга становятся багровыми. Нюхают хлеб или луковицу. После этого становились разговорчивые, говорили по-хорошему, по-деловому, но много было и недозволенного. Послушаешь - уши вянут.

Уехала из деревни бабушка Мишиха и тетя Гришиха Прозоровы, не стало Ивана Платоновича. Семена Григорьевича Платуновых. От этого становилось тоскливо на душе. Деревню как бы обрезали на два-три дома. Усадьбы тосковали, росла только крапива, репей и всякие другие сорняки. Кто оставался - много работали. Поля-то те же - обработать надо. Дети росли, надо было их учить.

У Семена Григорьевича сын Юрий - военный летчик. Платунов Алексей Александрович - доктор сельскохозяйственных наук. Его брат Евгений - заслуженный тренер по лыжным гонкам. Платунов Николай Викторович - тренер по прикладному пожарному делу, Геннадий Викторович - в правоохранительных органах. У них ещё два брага, Володя и Алексей, тоже своим делом заняты. Легко ли воспитать четверых сыновей? Мать всю жизнь проработала продавцом в деревенском магазине.

Представьте: зима, мороз. В магазин приходит ребенок лет 6, под носом две светлые дорожки, в кармане платка, конечно же, нет, выглядывает из-за прилавка и просит: "Надежда Григорьевна, мне 100 грамм самых дешевых подушечек". Она ловко взвешивала и, подавая маленькому покупателю, всегда говорила: "Хорошему человеку всегда пожалуйста". Она знала всех покупателей из окрестных деревень. Люди шли с очень скромными кошельками. Да какой там кошелек? Просто в карман, в платок положат, чтобы не потерять в кулаке.

Надежда Григорьевна совсем маленькой девочкой с тремя классами образования стала торговать спичками и керосином. Ну постепенно, привыкая к торговле, через годы торговала очень большим ассортиментом товаров. И еще вырастила четверых сыновей. Ждала-то дочку, а дочки так и не было, а она своих маленьких сыночков одевала в платьица, невзирая на возраст. В их доме всегда звучит гармонь. Играл Виктор, мой брат, и научились его сыновья. Многие играют, у каждого свое звучание гармони. Коля Марков - спортсмен, играет своими сильными руками виртуозно, держит гармонь за спиной, играет не видя клавиш. Сегодня он - участник конкурсов, а услышал гармонь дома. Играет его отец Василий, у которого со слухом проблемы. Но его душа поет, и он веселит народ.

Деревня без Мельникова Леонида - не деревня, так хорошо он играет на гармони! А рядом жена Нила своим звонким голосом как запоет, так далеко слышно, к ней так и притягивает, так и хочется общаться.

Рядом Александр Дмитриевич со своей голосистой, работящей красавицей-женой Августой. Три сына у них, дай им трактор - вспашут, нос утрут любому. Значит, научили работать родители.

Наша деревня Дудинцы - ведь это райский уголок: поют соловьи, у каждого дома кружат свои вороны и галки, зимой залетают сюда снегири (их иногда бывает много-много на белом снегу), туг и дятлы, и сороки, и какая-то маленькая пичуга поет целый день, свистом своим выговаривает: "Витю видел? Витю видел?"

Верю, благоустроится наша деревня по-умному. Мечтаю, чтобы на каждой усадьбе яблоки, вишни, груши росли и всякие другие фрукты и овощи, и чтобы детишки это все сами выращивали.

Дай Бог всем здоровья! Пусть наша деревня живет. Ведь это родина матери Федора Ивановича Шаляпина, значит, и в нем текла наша, дудинская, кровь.

Фалалеева Лидия Сергеевна — мастерица дымковской игрушки, Заслуженный художник РСФСР

Моё суженое, моё ряженое. Страница 4