Моё суженое, моё ряженое. Страница 5

Мы с внучкой Машенькой сидим за удобным столиком, ее голубые глазенки пытливо смотрят на меня. Сказки перечитаны по многу раз, и в свои три годика она может многое пересказать и прочитать стихи.

Нам нравится читать Некрасова «Koму на Руси жить хорошо". Я немного сдерживаюсь от чтения взрослой литературы и читаю понемногу.

Нам никогда не бывает скучно, потому что обе - болтушки.

-Бабушка, расскажи что - нибудь!

Я охотно соглашаюсь.

- Итак. Машенька, давай расскажу про девочку, которой тоже было три годика, а может - пять.

- Пусть, бабушка, ей будет пять, ведь три - это мне, Машеньке.

- Ей и вправду было пять.

Я стала рассказывать и наблюдать за внучкой. У нее то вздергивался носик, то она нежно трогала подбородочек, то прикасалась к ушкам, которые насторожились слушать. Ей показалось, что волосики на лбу неудобно положены, и она устраивала золотые пряди волос.

- Итак, про девочку. Была у тяти и мамы дочка, они очень ее любили.

- Как меня?

- Да. Жили они в деревне, под окнами кудахтали курицы, подзывая цыплят, заливисто и как-то протяжно пел петух.

- А он клевался? Он гонялся, кто по деревне проходил?

- Нет, не клевался. Клевастый жил в другой деревне.

- Правильно! Пусть живет в другой деревне.

- Девочка кормила цыпляток, они были такие маленькие и желтенькие, как пушистые комочки.

Около дома на грядках росла морковка, репа горох и стояла большая черемуха, вся в черных ягодах, а внутри ягода держала косточку, под черемухой тянулась кислая травка. Девочка смотрела, как быстро росла морковка, а на грядках, и ей все очень нравилось, даже хотелось петь. Своим звонким, писклявым голосом она пела песни, даже мама и папа слушали ее и хвалили дочку за песни. К ней приходили такие же маленькие девочки, и они играли в тряпочные куклы и грелись на солнышке.

- А на головке у нее была панама?

- Нет, был платочек.

- Бабушка, когда расскажешь про девочку, дашь мне морковку? Морковку сходу сообразили, Машенька слушала и тихонько хрустела. Хруст, хруст...

- Любила та девочка кашу и вкусную похлебку, только ворчала все, когда сидела рядом с тятей:

- Ты большой, а зачем оставляешь дорожки, зачем разливаешь похлебку на красивую тканую скатерку? Я маленькая - а нет ни капельки. И вообще ты откуда пришел? У тебя нет ни одного трудодня и в житье у тебя один петух.

- С фронта я, ранили, рука моя перебита и ложку плохо держит, дрожит и разливает похлебку.

Девочка задумалась о чем-то. Тихо посидела.

- Ну, ладно, так и быть, ешь!

Мы с Машенькой немного помолчали.

- Машенька, я рассказала тебе про девочку, а ведь это была я. Мне когда-то давно было три годика и пять.

- Нет, бабушка это была не ты!

Трудно малышке было представить, и она снова повторила:

- Это была другая девочка, не ты. Бабушки - это бабушки, а девочки - это девочки. Расскажи еще маленько.

- Давай про мальчика. Он был такой же, как твой братик. Мама для него делала пельмени и складывала на доску, а потом поставила на детский стульчик, отвернулась. Посмотрела и вдруг увидела - ее сыночек сел на пельмени. Что делать? Она спросила:

- У тебя есть голова? Ведь соображать надо. Он потрогал свою голову и сказал:

- Она панаму одела.

Тот мальчик был твой папа, когда был маленький.

Тут мы переключились, посудачили, поговорили о мухах, жуках, стрекозах, шмелях и пчелках, какие они все трудяги, и пошли готовить обед.

Получился суп такой же вкусный, как та похлебка. Быстро Машенька поела и быстро уснула, и я тоже прикимарила. Насладились одна другой.

Фалалеева Лидия Сергеевна — мастерица дымковской игрушки, Заслуженный художник РСФСР

Моё суженое, моё ряженое. Страница 5